С отцами вместе - Страница 106

106

Сидеть Тимофей Ефимович уже не мог. Поднявшись, оглядел пассажира. По-прежнему из мохнатого воротника торчал только кончик носа… Костя уверял, что не мог обознаться, проверяя документы кооператора. Этот тип сказал, что разъезжает по делам… Не по делам ли потребительской кооперации? Может быть, как раз двух последних слов и не расслышал кондуктор?.. Взять бы его за воротник и, как мешок с барахлом, выбросить с тормоза. Небось не успеет в карман за оружием сунуться… Но сначала надо убедиться, что это тот самый дворянин, в жилах которого течет голубая кровь… Можно открыться офицерику, напомнить ему отступление каппелевцев и горячий разговор в избе железнодорожника Кравченко. Нет, все это не то… Вспугнешь зверя — уйдет. А он нужен живым. Прейс, наверное, еще не напал на его следы…

Пассажир заворочался, отвернул воротник, прокричал:

— Скоро приедем, кондуктор?

Он! Его лицо! Большие белые глаза нельзя забыть…

— Скоро!..

Лихорадочно мелькали мысли: «Что же делать? Как не упустить зверя?.. Не спускать с него глаз. В Куренге длительная стоянка — много отцепки и прицепки. Пока идут маневры, можно успеть связаться с Прейсом».

Поезд остановился. Пассажир поблагодарил, спрыгнул с тормоза и пошел немного прихрамывая: отсидел ногу. Других составов на разъезде нет. Тимофею Ефимовичу видно, что кооператор идет к маленькому желто-красному служебному помещению. Вот остановился около стрелочника. Что-то спросил. Свернул к поезду, с которым приехал. Полез под вагоны. Значит, ему нужно в деревню, она на противоположном берегу реки… Тимофей Ефимович подозвал младшего кондуктора, объяснил, какая предстоит работа, попросил проследить и сказал, что ненадолго отлучится в деревню к одному знакомому. Оставив на тормозе тулуп, Тимофей Ефимович прошел в голову состава, отсюда ближе к реке. Теперь прибрежные кусты скрывали от него пассажира. Кондуктор пересек пути, очутился в редком тальнике. Пассажир подходил к другому берегу, около катушки встретился с ребятишками, о чем-то спросил их, они показали на деревню…

Все постройки первой улицы стояли близко от реки, их хорошо было видно. Пассажир дошел до колодца, повернул к домику с палисадником, скрылся за калиткой. Тимофей Ефимович подождал минут двадцать и вернулся на разъезд, по фонопору связался со станцией.

На дворе смеркалось.

* * *

В партийный комитет они шли в конце дня прямо из депо, усталые и голодные, с чумазыми лицами, грязными руками. Федя подтрунивал над Мокиным:

— Помнишь, Митяй, как нас в Осиновке кирпичами угощали? Хочешь еще попробовать?.. Сыпь туда с докладом о текущем моменте… Кулацкого хлебушка отведаешь и Анну увидишь. Два горошка на одну ложку!

Мите было не до смеху: кочегар мечтал о печеной картошке и горячем чае. А что касается Анны Васильевны, то он когда-нибудь всерьез потолкует с Федькой, пусть тот не болтает попусту…

В парткоме ребята забыли и про еду, и про усталость, и про все, о чем говорили дорогой. Блохин долго объяснял им, что телеграфиста Уварова напрасно исключили из комсомола. Митя сопел и не знал, куда девать руки, он то держал их на коленях, то складывал на груди, то клал на спинку стула, то засовывал в карман. Федя разглядывал потолок и стены…

— Понятно? — спросил секретарь парткома.

Митя кивнул, а Федя отделался шуткой:

— Понятно больше половины!

— Это немало! — улыбнулся Блохин. — Будете учиться — все поймете. Вот Дэ-вэ-эр с фронтами поправится и рабфаки откроет. В Совроссии уже есть.

— Мне бы туда! — мечтательно произнес Федя. — Падкий я на учение!

Блохин склонился к Мокину.

— А ты бы учился?

— Ему нельзя! — забалагурил Федя. — Его в одной деревне зазноба ждет.

— Перестань ты! — окрысился Мокин.

— Учиться и дома можно! — примирительно сказал Блохин, доставая из ящика стола небольшую брошюру. Сегодня он выпросил ее в вагон-клубе воинского эшелона. Это был текст речи Ленина на третьем съезде комсомола. — Тут сказано, чему учиться и как учиться…

Зашуршали страницы. Блохин нашел кем-то подчеркнутые строки и прочитал:

...

«…То поколение, которому сейчас 15 лет, оно и увидит коммунистическое общество и само будет строить это общество…»

Блохин вышел из-за стола, обнял сидящих рядом парней за плечи, пощекотал им щеки седеющей бородкой.

— Завидую вам!.. Про вас сказано!.. А мне не дожить!

— Нам скоро двадцать! — внес ясность Федя.

— В эти годы я в тюрьме сидел!

Припадая на одну ногу, секретарь парткома молча ходил по комнате. Что он вспомнил? Одиночную камеру, кандальный звон, погоню жандармов? Ребята знали, что нога у Блохина прострелена конвойными при попытке к бегству.

Комсомольцы ушли из парткома с брошюрой «Задачи союзов молодежи». С Блохиным условились так: после прочтения заглянуть к нему для беседы, а потом провести занятие в ячейке. Чтение и объяснение брошюры Блохин советовал поручить, как он шутя выразился, философу Уварову…

Домой Мокин торопился по Набережной. На лестнице ему встретилось несколько подростков, шумно о чем-то разговаривающих. Впереди шествовал Васюрка. Он и остановил Мокина.

— Эту ватагу я к тебе в ячейку вел. Все хотят в комсомол… Вот Кузя Зыков, вот Пронька Хохряков, вот Ленька Индеец!..

— Не Индеец, а сын смазчика, Алексей Сергеевич Карасев! — поправил Ленька.

Парнишки присмирели, ожидая приговора.

— Сколько вам лет? — всех сразу спросил Мокин.

Боясь сказать, что нет полных пятнадцати, Ленька ответил:

— Почти пятнадцать!

— Да ну? — почему-то обрадовался Мокин.

106