С отцами вместе - Страница 122

122

Слушая Блохина, Митя представлял себе молодого Ильича. Сходство с портретом, наверное, очень большое. Говорят, что раньше, при старом режиме, все молодые люди носили усы и бороду… Владимир Ульянов и Надежда Крупская идут под руку в сопровождении друзей в церковь. Все ждут торжественного момента, но священник отказывается совершать обряд венчания потому, что у жениха и невесты нет обручальных колец… Свадьба расстроена. Жандармы уже поговаривают об отправке Надежды Крупской в Уфу… Выручил какой-то ссыльный, он из меди или бронзы сделал два кольца…

— Ты и об этом тому парию расскажи! — посоветовал в заключение Блохин.

В коридоре, прощаясь с Иваном Ивановичем, Митя откровенно сказал:

— Дурак-то — я, а не тот парень!

— Об этом, Митяй, я еще вчера догадался… Приходил ко мне твой спорщик.

— Федька приходил?

— Может, и Федька. Сам знаешь, кто о тебе беспокоится.

— Тогда я к нему!

Митя потянулся к дверной ручке, но не взялся за нее.

— Еще дельце, Иван Иванович!.. Костю Кравченко мы думаем в комитет ввести. Он — ничего парень, держит линию!

— А что же! Такого можно запрягать, потянет! — Блохин отечески похлопал Митю по плечу. — Иди выспись перед поездкой!

С крыльца были видны тусклые огни станционных фонарей. Пурга еще не утихла. В распахнутой шинели Митя пошел навстречу ветру…

У Комогорцевых избушка в одну комнату, тут все: и кухня, и горница, и спальня. Русская печь занимала половину жилья и выглядела, как большой пароход на мелководной реке. Едва войдя в избу, Митя заметил перемену. Хозяева не зажигали лампы, ее заменял очаг, устроенный на одном краю печки-великана. Смолевые полешки с треском горели, освещая бедное убранство рабочей квартиры. Немного пахло дымом. Как видно, с наступлением сумерек стол передвинули ближе к огню. Федя уткнулся в книжку, его мать пришивала заплаты к рукавам старой рубахи.

— Вечер добрый! — приветствовал их Митя, стряхивая снег с шапки.

— Здорово, если не шутишь! — ответил Федя и вылез из-за стола.

Друзья отошли в угол и сели на Федину холостяцкую кровать. Свет очага, как ни силился, сюда не доставал. Закурили. К древесному дыму прибавился махорочный. Разговор вели вполголоса.

— Говори, долговязый, был в Осиновке?

— Даже два раза!

— Слава богу, на человека стал походить! Сказал ей?

Митя покачал головой. Федя притворно вздохнул, сбросил с постели котенка, придвинулся ближе к собеседнику.

— Не знаешь, как объясниться? Я тебя научу! Повторяй за мной. В настоящий текущий момент жить без вас, извините, без тебя не могу! Ставлю вопрос ребром: выходи за меня замуж!

— Трепло ты! — Митя отвернулся. — Может, я совсем ей не нужен такой! Ты подумал об этом?

— Подумал! Тогда головой в прорубь — и всему делу конец!

— Прощай, пустобрех! — Митя вскочил, потянулся к подоконнику за шапкой.

Федя обнял товарища, насильно усадил его на кровать.

— Не дури, Митенька! Мне со стороны виднее. Нужен ты ей. У кочегара душа чистая, сердце горячее. Ладно, не говори ей ничего. Будь таким, какой есть, и она заметит тебя… Еще свадьбу сыграем. Эх, и потанцуем!..

Митя улыбнулся, показал здоровенный кулак.

— Ну, попляшем! — поправился Федя.

Из очага с сильным треском, похожим на выстрел, вылетел и упал на пол горячий уголь. Федя придавил его ногой и перевел разговор на другое.

— Видишь, у меня сапоги почти новые стали!

В полумраке они действительно казались добротными. Федя нашел на чердаке отцовские поношенные сапоги с мало-мальски уцелевшими подметками, присоединил к ним свои и умудрился из двух пар смастерить одну. В починенных обутках он надеялся обмануть зиму, в минувшее воскресенье уже обновил их — ходил проверять заявление на Сеню Широких. После обедни повидал в церковной ограде Лену.

— За такой бы я сам хоть в церковь, хоть в монастырь кинулся.

Девушка оказалась боевой и разговорчивой. Вовсе она не хочет петь на клиросе, это ее отец заставил. Он человек верующий, состоит в церковном совете. Заявление было без подписи. Федя показал его Лене. «Это мой батька писал», — сказала она. Клубочек разматывался все больше и больше. Лена в веселом смазчике души не чает, отец не прочь назвать работящего парня зятем, но закавыка в том, что Сеня состоит в комсомоле и не носит креста на шее. Регент часто ходит к отцу Лены, уговаривает его записать дочь в соучраб, это поможет ей найти место в жизни. Не он ли научил папашу настрочить заявление на Сеню? Задумали поймать двух зайцев: смазчика оторвать от комсомола, а Лену оставить в церковном хоре и втянуть в соучраб. Пока Федя секретничал с Леной, Сеня стоял около толстого тополя на карауле.

Вечером Федя набрался храбрости и заявился в дом набожного отца Лены.

— И, конечно, получил по шее? — спросил Митя.

— Как бы не так! Я этого святошу на бога взял: «Ты, папаша, заявление писал?» Он отпирается. А я ему: «Твоя рука! Ты на почте служишь, таким почерком извещения пишутся, сам видел!» Тогда старикан сознался и понес чепуху насчет того, что он заботится о чистоте комсомольских рядов. Тут я сбавил тон и говорю: «Большое спасибо, что помогли нам, мы этого смазчика живо на чистую воду выведем, в два счета из ячейки выгоним!» Святоша даже просиял от радости…

— Заварил ты кашу! — сказал озабоченный Митя.

— Не горюй! Мы, большевики, и не такую кашу расхлебывали! Пусть церковники уши развесят, а мы Лену из хора вытащим и в комсомол втянем. Я Сеньке твердое задание дал!

Весь разговор слышала женщина за столом. Она скомкала и бросила Феде заштопанную рубаху.

— Все о других хлопочешь! А когда сам в дом молодуху приведешь? Когда я внучат нянчить буду?

122