— Здравствуйте, товарищ Храпчук! Вам посылка от Усатого!
Она сняла с головы сложенную вдвое черную шаль и развернула ее. Машинист увидел знакомое еще с 1905 года алое шелковое знамя. «Снова мне его прятать… Сберегу и на этот раз…»
Женщина взяла шаль и накинула ее на плечи. Храпчук побежал в другую комнату. Скоро он вернулся с большой, уже довольно потертой клеенкой и накрыл ею расстеленное на столе знамя. На клеенке были отпечатаны портреты царя Николая II, императрицы, наследника Алексея и всех царских дочерей.
— А я вас сразу-то не узнал, — сказал Храпчук, разглаживая клеенку широкими ладонями. — Моя дочка у вас прошлой зимой училась…
— Помню, помню… Лиза, кажется?
— Она самая… Умерла нынче от чахотки. Сын с войны не вернулся, старушка скончалась от горя…
Храпчук проводил женщину до калитки.
— Ну, что ж, — проговорил он громко, — не понравилась комнатка, другую поищите! Всего хорошего, уважаемая!
На крыльце макаровского дома сидели Кузя и Пронька.
— Здравствуйте, Лидия Ивановна! — крикнул первым Кузя и сорвался с крыльца навстречу учительнице.
— Здравствуйте! — вторил ему бежавший позади Пронька.
— Здравствуйте, ребята! — Лидия Ивановна кивнула на бутылку, которую держала в руках. — Вот зашла молочка купить, но…
— У дяди Николая корова еще летом в трясине утонула, около Кривого озера, — заторопился Кузя. — Бабушка Аничиха молоко продает!
— Пойдемте, мы покажем! — предложил Пронька.
Оба довольные, они повели учительницу к домику бабушки Аничихи.
Проводив Лидию Ивановну, ребята свернули в узкий переулок. Кузя и Пронька были неразлучны. В Заречье многие удивлялись их дружбе, настолько они были разными. Пронька молчаливый, а Кузя балагур. Пронька кивнет головой и сделает что надо, а Кузя всем расскажет о своих планах, но не выполнит их. Одинаковы они только ростом…
— Скоро уже в школу идти, а ты так и не снял свои космы! — Кузя дернул товарища за отросшие на затылке волосы.
Пронька втянул голову в плечи.
— Отец ножницами поправит, и ладно. Нельзя мне наголо стричься — шрам на макушке. Помнишь, прыгали с сарая на картофельную ботву и я на кирпич угодил?
— А я, Проха, боюсь расти… Как с рыжей бородой ходить?
— Борода ничего! — сказал Пронька. — Ты бы лучше пятнышки с лица смыл, а то будто мухи засидели. На носу-то вон сколько!
Кузя потер переносицу.
— Опилками тер, песком — не помогает! Надо еще керосином попробовать… Здесь перемахнем?
Ребята перелезли через забор и очутились в огороде. Прячась среди зелени, они короткими перебежками пробрались к бане. Как было условлено, Кузя два раза стукнул в дверь. В ответ раздался тоже двойной удар, потом звякнул крючок, дверь приоткрылась, и высунулась взлохмаченная голова Кости Кравченко.
— Где вас черти носят? Живо!
Костя пропустил ребят и захлопнул дверь. С потолка посыпалась сажа — баня топилась «по-черному». Кузя и Пронька схватились за головы, пальцы ощутили мягкую липкую пыль.
Сначала они ничего не могли разглядеть в темноте, кроме белого квадрата окошечка.
— Леди и джентльмены, садитесь! — раздалось из мрака.
— А где тут сидеть-то? — заворчал Кузя.
Чья-то рука усадила одного на ведро, другого — на порог.
— Мы вас уже давно ждем, — сердито сказал Шурка, — некоторых уже приняли. Почему опоздали?
Пока Кузя рассказывал о встрече с учительницей, Пронька протянул руку влево и нащупал печку-каменку, ладонь ощутила бархатистый слой сажи. Направо оказалась бочка. Кто же тут, в бане, кроме Шурки и Кости? Приглядевшись, Пронька различил в углу сверкающие глаза и зубы Индейца, на полке тихонько покашливал Васюрка.
— Эх вы, маркизы! — прервал Шурка Кузин рассказ. — Разве так революционеры поступают? Вы бы подождали Лидию Ивановну, помогли бы ей нести молоко. А вы…
Шурка повернулся к Косте. Они о чем-то недолго посовещались.
— Кузя, встань! — наконец приказал Шурка.
Кузя, поднимаясь, загремел ведром.
— Тихо ты! — крикнул на него Шурка. — Видишь, какая обстановка!
Помедлив немного, он спросил:
— Клятву давал?
— Давал!
— Не отступишь?
— Ни в жизнь!
Шурка достал из кармана какую-то бумажку, рассматривая, поднес ее ближе к окошку.
— Какие ты песни знаешь?
— Разные… «Отречемся от старого мира», «Смело, товарищи, в ногу», «Вихри враждебные воют над нами»…
— Не воют, а веют! — поправил Костя.
— Ну, пусть веют… А еще «Вы жертвою пали», «Солнце всходит и заходит», «Последний нынешний денечек», «Все пушки-пушки грохотали»… А чего ты спрашиваешь? Вместе же поем!
— Стоять смирно! — прошептал Шурка. — Ты знаешь каких-нибудь великих людей?
— Великих? — Кузя посмотрел на потолок и потер переносицу. — Ну, вот… Петр Великий!
Тут вмешался Костя.
— Петр при старом режиме жил, до революции… А кто теперь великий?
— Ленин! — крикнул с порога Пронька.
— А ты не подсказывай, без тебя знаю! — рассердился Кузя.
— Тогда говори! — торопил Шурка.
Кузя вытянулся в струнку, опустил руки по швам и отчеканил во всю силу:
— Ленин — вождь мирового пролетариата!
— Тише ты! — зашикал Шурка. — Забыл, что ли, где мы находимся? Говори дальше!
— Я, ребята, видел его! — зашептал Кузя.
— Кого?
— Ленина!
— Вот граф Трепачевский! — забыв о предосторожности, громко сказал Шурка.
Ребята засмеялись. Кузя с обидой горячо возразил:
— И вовсе не Трепачевский! Помните, летом из Верхнеудинска приходил политпоезд? Вот на вагоне был портрет Ленина в рамке из елочек. Ленин в кепке, а на груди его бант красный. Голова чуть-чуть набок… Еще один дяденька в кожаной тужурке объяснял про него…