С отцами вместе - Страница 135

135

Кикадзе, оглушенный при падении от Васюркиного пинка, на свежем воздухе быстро пришел в себя. Посланная из штаба связная Вера Горяева настояла на том, чтобы ему связали ремнем руки. Васюрка, по приказу Зновы, оставался часовым при оружейном складе, а Вера и Кузя повели соучрабовца в штаб. Вера не могла удержаться и заговорила с арестованным:

— Помнишь, сладкоежка, наши ребята в прошлом году осенью поймали тебя около аптеки? Ты тогда хотел у Кости Кравченко винтовку раздобыть… О чем тогда трепался?

Вера слезливым тоном представила, как оправдывался Кикадзе: «Мама послала за каплями датского короля».

Допрос продолжался:

— Скажи, член соучраба, какое лекарство искал ты сегодня у склада оружия? Тебя мама послала? А какой дядя приходил вместе с тобой?

Кикадзе отмалчивался.

— Ему надо сахару дать, а так он неразговорчивый! — заметил Кузя…

Пронька вернулся в нардом на подводе. Путевой сторож объяснил ему, что переезд был закрыт, лошадь остановилась у шлагбаума. Человек, сидевший на телеге, бросил вожжи и скрылся в темноте. Так Проньке представился случай не идти пешком, а ехать…

В штабе то и дело появлялись патрульные, они сообщали командиру Знове обо всем, что случилось. Ленька Индеец сидел у лампы-коптилки, мучаясь от зависти. Сколько ночных приключений, а он все время находится в штабе, как боец резерва. Он никого не догонял, ни разу не выстрелил хотя бы вверх. Не везет ему в жизни. Скоро исполнится шестнадцать, а там, глядишь, и старость подойдет. О чем же он будет рассказывать детям и внукам, если сейчас не сотворит ничего интересного? «Бабам счастье так и лезет в руки, — возмущался в душе Ленька. — Верка Горяева и то доставила в штаб задержанного Гогу Кикадзе…» Ленька жалел, что ему не довелось поехать вместе с Федей-большевичком и Сеней Широких поближе к маньчжурской границе, вот где можно набраться впечатлений — на много лет хватит рассказывать, даже нисколько не преувеличивая…

* * *

Письмо давалось Сене с трудом. Он долго что-то шептал про себя, затем смачивал коротенький химический карандаш кончиком языка и старательно переносил на бумагу придуманные слова. Написав одну-две строчки, снова шевелил губами…

В широкие окна общежития коммуны из-за облаков хлынуло солнце. Луч скользнул по стене, пересек портрет Карла Маркса, упал на стол, задержался на Сениной шее, пощекотал ее. Сеня поднял голову и глубоко вздохнул. В огромной комнате пахло сенокосом оттого, что по некрашеному, выскобленному добела ножами полу девчата разбросали свежую траву. Сеня нагнулся, поднял зеленый стебелек, зажал его в зубах. Запах травинки смешался во рту с горечью химического карандаша. Сеня сплюнул под стол, посмотрел на недописанное письмо, перечитал его. Главное еще не сказано…

Бойцы пригнали с водопоя лошадей, двор коммуны наполнился топотом и ржанием. В общежитие вошел Федя. Бросив на кровать фуражку, он остановился перед прибитым в простенке осколком зеркала. «Искупался большевичок», — догадался Сеня, наблюдая за тем, как Федя прихорашивал свой мокрый, вьющийся колечками черный чуб. А Федя видел товарища в зеркало.

— Небось Лене писульку строчишь?

— А то кому же еще!

Сеня, торопясь, рассказал о своей радости. Он получил письмо. Невеста держит свое слово, она бросила петь на клиросе. Пишет, что регент приходил уговаривать ее, но Лена при родителях спела ему веселую песенку о том, как Сергей-поп, а с ним дьякон, пономарь и звонарь — все Сергеи, Матрена Сергеевна, да вся деревня Сергеевна хвалили комсомольцев, называли их молодцами. Регент убежал, отец весь вечер ругался, мать плакала. Лена теперь хочет знать, не пора ли ей приехать к Сене.

— Ну, и что же ты? — спросил Федя, усаживаясь за столом напротив.

— Да не знаю, война с бандитами еще не кончилась.

Федя укоризненно покачал головой, его мокрый чуб свалился на лоб.

— Жди, когда она кончится, эта война! Поседеешь! Ты вот что! Пиши!..

Сеня послюнявил карандаш, склонился над бумагой.

— Пиши! — диктовал Федя. — Любезная моя Леночка! Сердце коммунара разрывается на части от разлуки с тобой. Приезжай без всякой волынки!..

Сеня усердно водил карандашом. Каракули косо разбегались по листу. Когда Сеня поставил свою подпись, Федя сказал:

— Тебе здорово повезло!

— Еще как! — улыбнулся Сеня. — Знаешь, какая она, Лена-то!

— Да я не про то!.. Тебе повезло потому, что я рядом. Я ведь давным-давно обмозговал, как провести комсомольскую свадьбу. Берег этот план для Мити Мокина, да уж ладно, пользуйся моей добротой, бери себе!

И Федя стал излагать свой план:

— Запрягаем, значит, коней тройками и с бубенцами катим в ревком!..

— Погоди ты! — испугался Сеня. — Выходит, что все по-старому. Нельзя так!

Федя убрал со лба чуб.

— Недокумекал я тут… Ну тогда весь эскадрон в пешем строю пойдет, ты с Леной в первой шеренге. Банты вам красные приколем. Законный брак оформим — и в коммуну.

Федя оглядел стол:

— Одного маловато будет, принесем еще из девичьей половины. Эх, и гульнем!..

— И речи будем говорить? — забеспокоился Сеня.

— Твое дело целоваться с невестой! — осадил его Федя. — А речи будут от укома партии и комсомола, от женотдела, от кооперации, от штаба ЧОН и от бывших красных партизан. После речей, конечно, подарки молодоженам. Я вам люльку-качалку смастерю.

— Это зачем? — удивился Сеня.

— Не прикидывайся маленьким, жених! Где двое, там появится третий — в капусте ребеночка найдете!

— Согласен! — Сеня покраснел. — Мы его, знаешь, как назовем? Гертруд! Герой труда!

135