Как всегда, домой с собрания Тимофей Ефимович и Костя шли вместе. Оба они заметили, что эшелона, подготовленного на случай эвакуации семей коммунистов, на последнем станционном пути уже не было.
Федя-большевичок нанялся в батраки к зажиточному казаку. Надо было поддерживать коммуну, где он ел и пил, надо было подумать и о хлебе для матери. Казак оказался вроде того, который помог комсомольцам спасти от смерти двух товарищей и стрелял с крыши в бандитов. Он увез Федю на сенокос в широкую падь Удыча.
А через три дня Федя попал в сложный переплет.
В полдень хозяин заметил облако пыли на дороге.
— Гляди, Федька, какой-то отряд идет! Может, банда, а ты комсомолец… Прячься!
Бежать было поздно, и Федя юркнул в балаган. Казак быстро забросал его потниками, шубами, а сверху положил еще хомуты и седло.
Отряд свернул к некошеной траве покормить лошадей. К балагану подъехал один всадник.
— Здорово, станишник!
— Здорово, служба!
Заваленный одеждой и сбруей, Федя слушал едва доносившийся до него разговор и понял, что хозяин и приезжий давно знакомы. «Пропал я теперь».
А беседа около балагана не затихала.
— Откуда едете? — спросил казак верхового. — Вроде бы из-за границы?
— Сейчас нет… Тут недалеко красноперые потревожили нас малость, мы к родным местам подались.
Всадник спешился и сказал:
— Говорят, тут у тебя комсомолия какая-то работает.
Федя замер под поклажей, стараясь услышать ответ хозяина.
— Есть один шпингалет… Недавно я его домой за харчами отправил… А вы не боитесь, что коммунисты накроют вас?
— Чего бояться?! — отозвался бандит. — Атаман за границей большое войско собирает, а мы пока здесь отсидимся. Ты бы, станишник, дал мне коня какого получше!
Казак заупрямился.
— Я же батрака на гнедке домой за провиантом отправил, а рыжку моего ты знаешь — молодой да уросливый!
Приезжий вздохнул.
— Худо дело! Придется где-то в другом месте лошадку добывать!.. Ну, давай хоть сливанчику попьем!
И, не дожидаясь приглашения, направился в балаган. Хозяин, озираясь по сторонам, шагал следом. Он еще утром отправил племянницу пасти лошадей в кустах у реки и теперь боялся, как бы девушка не вернулась, тогда обман откроется.
Бандит прошел в конец балагана и опустился на седло. Федя чуть было не вскрикнул от навалившейся на него тяжести. Дышать стало труднее.
Попивая из большой деревянной чашки чай, бандит расспрашивал казака о житье-бытье в станице. Тот отвечал коротко и сбивчиво. Видно, что он нервничал: племянница могла вот-вот пригнать лошадей к балагану.
У Феди душа ушла в пятки. Кто его знает, этого хозяина. На словах добрый, а может быть, уже перемигнулся с бандитом, вот сейчас выволокут на поляну — и сверкнет над комсомольской головой острая шашка. Задыхаясь под здоровенным «седоком», Федя боялся шевелиться.
Часто выглядывавший из балагана хозяин вдруг проговорил:
— Кажись, ваши в путь собираются. Поспешай, служба!
Бандит допил чашку и поднялся с седла. Когда он отъехал, казак сбросил с Феди все пожитки.
— Ну как, комсомолец, не заикаешься с перепугу?
Федя тяжело дышал, вытирая рукавом потное лицо. Хозяин перестал смеяться.
— Дуй в город, скажи своим, что банда Богатырева у нас шляется. Мне она тоже покоя не дает!
Пошли в кусты. Федя вскочил на гнедуху и погнал ее в Сретенск… В коммуне рассказал все по порядку. Но ему не поверили…
— Банда Богатырева ушла за границу! — утверждал Фадеев.
— Да вы что, дьяволы! — выходил из себя Федя. — На мне бандюга полчаса сидел, чуть не задавил совсем, а вы…
Бойцы собрались по тревоге и выехали в падь Удыча.
Осень серебрилась инеем на траве и крышах, размахивала над озерами окрепшими крыльями утят, шуршала сухими листьями на дорогах.
Дальневосточная республика убирала урожай, оберегая его от налетов врага. По утрам крестьянин выезжал в поле не только с косой и серпом, на телегу он клал винтовку или бердану. А в газетах все чаще и чаще появлялись сообщения о большой беде в Советской России: голод в Поволжье.
На станцию прибыла передвижная выставка. В фойе нардома были развешаны фотографии: выжженные солнцем черные пашни, исхудавшие люди, человеческие кости в чугунках и мисках. Посетители рассматривали «хлеб» из лебеды и древесной коры.
Из пораженных засухой губерний везли истощенных детей. Всюду создавались компомголы — комитеты помощи голодающим.
В поселковую ячейку приехал инструктор укома в буденновском шлеме. Он отменил назначенное на вечер занятие естественнонаучного кружка и созвал экстренное комсомольское собрание. На повестке дня стоял один вопрос: «О проведении недели сухаря».
Мать подала на стол вареный картофель, подошла к вешалке, поискала что-то в карманах шинели.
— Митя, где же твоя рыба?
Паровозникам ежедневно выдавали в депо полфунта кеты. Кочегар всегда приносил паек домой, и мать привыкла к этому, но сегодня карманы шинели оказались пустыми.
Митя вышел на кухню из своей комнаты с газетой в руках.
— Мама, кеты пока не будет!
За ужином, запивая картошку чаем, он рассказал о голоде на берегах Волги и о том, что на ячейковом собрании предложил передать в фонд голодающих недельный паек кеты. Все комсомольцы-паровозники поддержали его. «Что это мама не ест, — гадал Митя, счищая тоненькую кожуру с молоденькой картофелины, — неужели мой паек пожалела?» Женщина действительно не прикасалась к еде, часто вздыхала. Не допив чай, она вышла из-за стола, открыла на комоде шкатулку, среди пуговиц нашла два золотых кольца и возвратилась с ними к столу.