С отцами вместе - Страница 22

— А если нас всех переловят, как мышат? — спросил Костя. — Тогда что?

Пальцами босой ноги Эдисон поддел несколько камешков и, сбросив их в воду, ответил:

— Не переловят — подавятся!

Шурка настороженно оглянулся и добавил чуть слышно:

— Я ночью долго не спал и знаешь, что придумал?

Он подвинулся ближе к Косте.

— Слушай меня, виконт! Мы с тобой сегодня на тайную квартиру пойдем одни, даже Васюрке не скажем. Знаешь, почему? Если ничего не случится, ну… если нас опять не накроют — значит, за мной и за тобой никто по следам не ходит. Завтра Индейца позовем, послезавтра можно Проньку или Кузю прихватить. Так всех переберем и узнаем, за кем слежка. Вот тогда квартиру сменим, пусть враги пустую баню караулят. Согласен?

У Кости от таинственности перехватило дух.

— Ладно! Но квартира еще не все! Надо бы нам как-то разговор изменить! — шептал он в самое ухо Шурке.

— Как это изменить? — не понял изобретатель.

— А вот так… Мы должны между собой разговаривать и все понимать, а кто не наш, тот ни черта не разберет, пусть хоть сто лет подслушивает!

Эдисон уныло вздохнул.

— Эх! По-иностранному мы не кумекаем, вот что худо! Немецкий учим, а знаем только дас фенстер да айн, цвай, драй…

— Зачем нам иностранный? — горячо убеждал Костя. — Я недавно книжку читал… Один мужик шиворот навыворот разговаривал, и никто его не понимал. Себя он называл Вогопас Чивомис Камлевап. Думаешь, что это такое?

— Не знаю! — загорелся и Эдисон.

— А тут все просто! — Костя, уже забывшись, говорил громко. — Тут все буквы читаются справа налево. Получается Павел Максимович Сапогов… Проще пареной репы! — Костя, ликуя, засмеялся.

Эдисон с недоумением посмотрел на товарища.

— Что же, по-твоему, и нам так разговаривать? Запутаешься совсем. Вот я… Александр Сергеевич Лежанкин. А буду кто? Постой-ка!

Изобретатель начал писать пальцем на песке.

— Выходит, я Никнажел Чивеегрес Рднаскела?

— Ну и что! А у писателя, который книжку про Дон Кихота написал, какая фамилия была? Мигель де Сервантес Сааведра… И то ничего!

— Так он же нерусский. А я язык сломаю, пока такое выговорю. Нет, не подходит тайным революционерам такая грамота.

— Да ты погоди! — возмутился Костя. — Вогопас Чивомис только к примеру. Летом я с папой в Читу ездил к дяде, там ребята во время игры чудно так разговаривают и меня научили!

— Чему научили? — недоверчиво спросил Эдисон.

Костя решительно поднялся с бревна.

— Идем в тайную квартиру, а то здесь все-таки опасно.

Через заборы, плетни, по разным огородам ребята добрались до чураковской бани. Эдисон закрыл двери на крючок.

— Ну? — обратился он к Косте. — Как мы будем разговаривать?

Боясь, что Эдисон высмеет новую затею, Костя старался объяснить как можно понятнее. У него выходило все просто. Надо взять какое хочешь слово, разделить его пополам и сначала произнести вторую половину, а затем первую, и никто ничего не поймет… кроме своих подпольщиков, конечно.

— Скажи-ка что-нибудь! — попросил нетерпеливо Эдисон.

— Шли-по мой-до, — сказал Костя.

— Опять Вогопас Чивомис! — Шурка сердито махнул рукой.

— Слушай! — Костя схватил Эдисона за руку, как будто изобретатель собирался бежать. — Скажи несколько раз подряд, вот так: шли-по шли-по…. Получается «пошли». Попробуй теперь сам!

Эдисон пошевелил губами и признался:

— И верно, выходит что-то! Ну-ка еще!

Довольный, Костя продолжал урок:

— Мой-до, мой-до, мой-до… домой!

— И правда, получилось — пошли домой! — обрадовался Эдисон.

— Видишь, как легко! — торжествовал Костя. — Ну-ка скажи по-нашему: «Белые гады!»

— Лые-бе ды-га! — быстро сообразил Эдисон. — Ну, шли-по мой-до!

— Шли-по! — весело подхватил Костя и открыл дверь…

На улице они увидели идущего со станции Кравченко с сундучком в одной руке и фонарем в другой. Парнишки подбежали к нему. Костя хотел взять сундучок, но отец подал фонарь.

— Папа, в эшелонах чехи едут?

— С востока семеновцы, а на восток чехи!

— Хи-че, хи-че! — сразу же зашептал Эдисон.

На углу он свернул к своему дому и всю дорогу бормотал:

— Хи-че, хи-че! Лые-бе ды-га!

…Костя рассказывал отцу о событиях в школе. Тимофей Ефимович, слушая, ходил по комнате, заложив руки за спину. Временами он останавливался, внимательно смотрел на сына, произносил: «Ишь ты!» — и продолжал ходить. Потом сел рядом и начал говорить. Костя любил такие беседы. Отец обязательно вспомнит свое детство или молодость, поведает о том, чего от других не услышишь…

Тимофей Ефимович рассказывал о том времени, когда в Забайкалье прокладывался Великий Сибирский путь. Под городом Нерчинском он вместе с отцом возил на лошадях песок и землю для железнодорожной насыпи. Был он тогда уже женатым, имел двоих детей, но не умел ни писать, ни читать. В одной артели с ним работал пропившийся дьякон, у него и обучался Тимофей Кравченко грамоте. По вечерам и даже ночам, когда все укладывались спать, они сидели у костра. В какой-то истрепанной книге дьякон показывал буквы, на полях этой же книги Тимофей учился писать. Карандаш брал напрокат у десятника. Отец Тимофея учению не препятствовал, но на работу поднимал со всеми, чуть свет, и копейку на карандаш тратить не позволял, несмотря на то, что Тимофей Ефимович сам тогда зарабатывал…

Научившись читать и писать, Тимофей потянулся к книгам, читал много, с упоением, читал вслух своей семье и соседям. На это уходило все свободное время. Жена сердилась на него. «Мама такая добрая, почему же она сердилась?» — подумал Костя.