— Похожа! — сказал Костя.
— Мастак! — добавил Эдисон, поражаясь, что рисунок выполнен чернилами, в то время как чернильницы у японца не было, — он держал только ручку. Как видно, чернила помещались внутри ручки и сами по себе стекали на перо. Эдисон загляделся на ручку, такой еще никогда не приходилось видеть. «Самому бы сварганить, да не даст поглядеть как следует этот леший», — пожалел изобретатель.
— Здравствуйте! — вдруг чисто по-русски сказал офицер. — Я имел честь окончить в Харбине русское коммерческое училище. Будем друзьями.
«Ишь ты!» — хотелось сказать Косте по-отцовски, но он промолчал, разглядывая чужеземца. А Шурка Эдисон по-прежнему не спускал глаз с диковинной ручки.
— В Харбине! — повторил офицер. — У вас тут чудесный и богатый край. Как называется эта ваша река?
Костя ответил и потянул Эдисона за рукав, торопясь уйти от назойливого собеседника. Около водокачки ребята встретили Индейца.
— Я умею считать по-японски! — затараторил он хвастливо. — Вот слушайте. Ичи, ни, сан, ши, го…
Индеец вытащил из сумки полпачки японских галет.
— Это мне дали… Крепкие — топором не разрубишь! Знаете, как просить? Пан кудасай!
— Может, они отравленные, а ты ешь! — сердито сказал Костя.
— Выбрось! — закричал Эдисон.
Индеец повертел пачку, нехотя бросил ее за водогрейку и побежал куда-то. Костя и Эдисон зашагали дальше…
Пронька и Кузя тоже бродили по вокзалу. Они заглянули в раскрытое окно комнаты дежурного по станции, в которой работал Хохряков. Теперь рядом с ним сидел японец с наушниками и что-то выкрикивал в фонопор. «Уже устроился на чужом месте», — зло подумал Пронька о японском солдате.
Хохряков, увидев ребятишек, прогнал их.
— Проваливайте отсюда! И без вас тошно!
Японцы заняли под жилье старое здание вокзала. Они таскали из вагонов винтовки, ящики с патронами, травяные мешки с рисом, циновки. К входным дверям этого здания с перрона спускалась лестница в семь-восемь ступенек. На верхней ступеньке стоял часовой. Костя и Эдисон остановились посмотреть кинжальный штык на винтовке, но часовой замахнулся на них прикладом и зашипел:
— Руски нехарасё!
Подбежал Индеец.
— У них там, — он показал на занятое японцами помещение, — нары устроены, постелей нет — одни циновки лежат. И на полу циновки. Япошка, когда входит в казарму, снимает у порога ботинки и надевает какие-то шлепанцы, они за один палец веревочкой укрепляются. Так и топает…
— А если вдруг тревога? — спросил Эдисон.
— Тогда они забегают в своих туфельках!
— Откуда ты все это знаешь? — спросил Костя.
— Я в окошки заглядывал! С той стороны нет часового.
На самом деле он ничего не видел, а только слышал, как пять минут тому назад Матрос рассказывал об этом Веркиному отцу, смазчику Горяеву.
На втором пути стоял под парами маневровый паровоз Храпчука. Храпчук сидел у окошка, смотрел, как японцы вселяются в здание, и сердито фыркал. На железных ступеньках «компашки» примостился постоянно работающий с ним сцепщик вагонов. Затолкав за голенище сапога свернутые флажки, сцепщик, ни к кому не обращаясь, сказал:
— И чего их сюда нелегкая принесла?!
— Нет, ты гляди, — ворчал Храпчук, — распоряжаются, будто у себя в Токио. Приперлись атамана Семенова оберегать. А кому он нужен, этот казачишка?! Ничего, мы им всем накостыляем, придет наше времечко!
— Говори, да не громко! — урезонивал сцепщик старика. — Они ведь злющие азиаты, скажут, что ты «борьшевику», и сделают тебе эту… харакири, сразу кишки выпустят!
По перрону шли прихрамывающий начальник станции Блохин и японский офицер. Блохин, улыбаясь, что-то рассказывал и называл офицера господином Цурамото. Японец кивал головой.
— Я в Харбине окончил русское коммерческое училище и все понимаю!
— Наша Блоха к японцам подлизывается. Вот контра проклятая! — возмущался Храпчук.
Проньке и Кузе уже надоели заморские гости. Мальчики направились домой. Около лавочки грека Попандопуло к ним присоединились Костя и Эдисон. Шли по путям. Из-под вагонов, стоящих против депо, выскочил Индеец. Он уже успел побывать в цехах и узнал, что японцы пришли проверять ремонт паровозов. Индеец не мог удержаться, чтобы не прихвастнуть перед товарищами:
— Один японец, важный такой, генерал ихний, что ли, увидел меня и спрашивает, где можно хорошую квартиру найти. Я не растерялся и говорю: «У нас, за речкой, бабушка Аничиха угол сдает».
Ребята хохотали.
— А он что же, генерал этот?
— Он ничего. Аригато, говорит, пожаруста.
— Ох, и заливало же ты! — хлопнул Пронька Индейца по шее.
— И вовсе я не заливаю! Кого хотите спросите, хоть самого генерала!
— Ребята, девчонки бегут! — сказал Кузя. — Давайте говорить по-японски.
И правда, вдоль линии бежала Вера с подружками. Кузя нарочно громко произнес:
— Аригато! Ичи, ни, сан…
Девочки остановились.
— Подумаешь, какие иностранцы! — сказала Вера. — У кого это научились собак дразнить? Костя, ты у них за учителя?
— Проваливай дальше! — загорячился Индеец.
Вера обернулась.
— Много у японцев милостыни насобирал? Ходил и все канючил: «Пан кудасай». Я лучше с голоду умирать буду, а от них ни крошки не возьму… Эх ты, а еще…
Она хотела что-то сказать, но прикусила губу, повернулась и побежала. Девочки кинулись за ней. Даже сквозь загар было видно, как покраснел Индеец.
— Связались с бабами! — пробормотал он.
На мосту повстречались с Васюркой. Оказывается, у него сильно заболел отец, в школу идти не пришлось, и японцев он еще не видел. Сейчас он шел на станцию, чтобы купить для больного немного белого хлеба…