— Хватит, хватит! — успокаивал дядя Филя ребят. — Лясы точить нам некогда, хлопчики! Давайте Шурке помогать!..
А как помогать — солдат объяснил. Костя сейчас же пойдет на Гору. Если около станции или на путях его остановит патруль, то он скажет, что идет в контору узнать, когда и с каким поездом отправляться отцу в очередной рейс. Проходя мимо японского продовольственного склада, нужно приметить, сколько на ночь выставлено часовых. Вера должна отправиться в Теребиловку и постучать в крайнее окно дома, в котором была когда-то лавка купца Хайбуллина. Дом стоит на отшибе у самого берега. На стук выйдет мужчина. Он закричит: «Чего стучишь в чужие окна?» Ему следует негромко ответить: «Тетя прислала сказать: гости будут в четыре часа, надо зажечь большую лампу».
— Кузьма Иванович пойдет…
— Один? — Кузя заерзал на скамейке.
— С Прошкой!
Им задача: побывать тоже на Горе, но у дома мясника Жердева. В будочке у ворот будет сидеть дядька в черном тулупе. Нужно постучаться к нему в дверь и спросить: «Дядя, можно погреться?» Ответ его надо хорошо запомнить. Он может сказать: «Самому тесно!» Или: «И без вас нас двое».
Последним задание получил Васюрка: пробежать по реке до Большого острова и сказать дежурному на переезде: «Сегодня ворота не закрываются до утра».
— Вернуться сюда же! — строго наказал дядя Филя. — Когда мне все расскажете — тогда по домам.
Ребята слушали, затаив дыхание. Сердца стучали взволнованно и часто. Наконец-то, наконец они принимают участие в каком-то большом деле!
Ночью сквозь сон Костя слышал тревожные надрывные гудки паровозов. Отец выходил на улицу. Вернувшись, он сказал матери:
— Здорово горит! Недалеко от станции полыхает… Спи, старуха!
«Гости приехали, кто-то зажег большую лампу. Вера выполнила задание». — Эта радостная мысль смутно ворохнулась в Костиной голове, но глаза он так и не смог открыть.
С утра в поселке только и говорили о пожаре. Сгорел японский склад. На дне обрыва нашли двух заколотых часовых. Пока японцы и казаки тушили пожар, партизаны открыли амбары купца Жердева и погрузили на одиннадцать подвод мясо, заготовленное для военного ведомства атамана Семенова. Машинист Храпчук хорошо видел, как обоз с мясом лихо промчался по переезду к Большому острову, а оттуда в лес. Храпчук заранее прицепил «компашку» к длинному составу пустых платформ и подкатил поближе к переезду на тот случай, если казаки с Горы вздумают догонять партизан. Старик мигом бы перегородил переезд, попробуй объехать: слева дровяной склад, справа круча. Но все занялись пожаром… Рассказывают, что в будке около дома мясника нашли связанного сторожа, во рту у него торчала рукавица. Второй караульный укатил с партизанским обозом и увез хозяйский тулуп. Дверь в доме Жердева оказалась подпертой с улицы ломом.
Зареченские ребята, идя в школу, на месте склада увидели одни головешки! Пожарище было оцеплено японцами. Всем, кто подходил близко, солдаты угрожали винтовкой и кричали:
— Руски борьшевику!
Перед звонком к Косте в коридоре подошел высокий старшеклассник в очках.
— Как себя чувствует дворянин Драверт?
— Не знаю. А что?
— Наши, горные, вчера устроили ему мялку!
— Ну? — удивился Костя, не скрывая радости. — Достукался!
Очкастый оглянулся.
— Будет нас помнить, а то все время тарахтит: «Мой папа переходит на бронепоезд, я теперь прижму вас, красноперых»… Вон его отец идет! Сейчас начнется буза!
Зазвенел звонок… Женька Драверт уже сидел за партой. Одна щека у него была перевязана, нос и губы распухли.
— Когда уезжаете, Женя? — спросил Костя притворно ласково.
— А тебе какое дело? — огрызнулся Женька.
— Проводить хотел!
— Отцепись, ичиган!
Женькин отец нажаловался директору, обвинил учеников в избиении сына, а учителей — в попустительстве хулиганам. Ушел он злой. Директор обещал принять меры, и теперь, обдумывая их, пощипывал маленькую, подстриженную в виде лопаточки, светлую бородку.
В кабинет вошел вызванный с уроков отец Филарет.
— Займитесь, батюшка, делом Евгения Драверта. Прощупайте почву на уроках у старших, не нападете ли на след злоумышленников. Папаша Драверта взбешен, вдруг начальству жалобу подаст?
Отец Филарет подошел к окну, вставил в мундштук японскую сигарету, закурил и по своей привычке начал пускать дым на цветы.
— Вы бы, Александр Федорович, обратились к жандармам, это их дело!
Директор с недоумением оглядел священника, будто не узнал его.
— А вы, наставник божий, в сторону? Вас не касается?
Священник резко повернулся к директору и заговорил раздраженно:
— Меня все касается, но надо и времечко учитывать, уважаемый Александр Федорович!
— Ах, вот оно что! — директор засуетился, зачем-то открыл и сейчас же закрыл ящик стола. — Вы, я вижу, трусите, отец Филарет!
— А вы разве не трусите? — священник ткнул в пепельницу недокуренную сигарету, окурки и пепел посыпались на зеленое сукно стола. — Вы тоже трусите!
— Побойтесь бога, отец Филарет!
Филарет заложил руки в карманы своего темно-малинового подрясника и уставился сквозь очки на директора.
— Гнев божий — штука страшная, а гнев народный пострашнее. Вчера они жандармского ротмистра повесили, сегодня японцев прирезали, завтра нас с вами, к ответу потянут. Вот кого надо бояться!
— Кого? — горячился директор, хотя прекрасно понимал, о ком идет речь.
Священник наклонился к нему через стол, дыхнув винным перегаром.