— Ребята, — прошептал Ленька, — кто-то идет к нам! Кажется, казаки!
Кузя вскочил, как ужаленный.
— Они про кораблики, наверное, узнали. Крышка нам! Тикать надо!
— Не хнычь ты! — прикрикнул Пронька.
— Я буду вести переговоры! — Костя поправил на голове кепку и посмотрел на подходивших. Это были, действительно, казаки: желтые лампасы на синих широких штанах виднелись издалека.
Казаки подошли к костру. Они были в одних гимнастерках, но на головах торчали черные папахи — фуражек еще не выдали.
— Здорово, мужики! — весело крикнул чубатый казак, тот самый, который бросил камень в двухмачтовый кораблик.
— Здорово, паря-казак! — нарочно грубовато ответил за всех Костя.
— Поймали? — поинтересовался второй казак, присаживаясь к костру.
— Поймали! Два белых, а третий, как снег! — Костя кивнул на угли. — Вот жарим рыбу-кит!
Чубатый оглядывал берег, не садился.
— А тут, шпингалеты, крупная рыба водится?
— Сколько хошь! — вступил в разговор Индеец. — Обойди залив, там дальше, в ямах, щуки живут, во какие!
Ленька, показывая, раскинул руки.
— Таких нам и надо! — Чубатый обратился к товарищу. — Пойдем, места разведаем!
Казак, сидевший у костра, достал кисет.
— Я покурю тут. Крикни, ежели что!
Чубатый, насвистывая, пошел вдоль берега, свернул в кусты и скрылся в них. Парнишки окружили оставшегося казака. Тонколицый и бледный, он показался ребятам больным. Только усы, закрученные лихо, придавали ему боевой вид.
— Нога вот болит, — пожаловался казак. — На германском фронте продырявило. Устаю быстро.
— Дяденька! — придвинулся к нему Индеец. — У вас пика была на войне?
— Пика-то?.. Подай мне головешку!
Ленька подал, казак прикурил, пыхнул дымом в Индейца.
— Зачем тебе моя пика?
— Я хочу спросить, дяденька, вы на нее немцев или австрийцев поддевали? Сколько за один раз?
Казак еще раз выпустил дым в Ленькино лицо.
— Это, паря, на картинках так воюют!
Далеко из-за кустов послышался крик:
— Эй! Тут и верно места подходящие. Тащи припасы!
Казак снял с себя сумку, оглядел ребятишек, подмигнул Проньке.
— Отнеси-ка сумку с гранатами. Рыбу глушить будем. Тебе первую щуку! Вот такую!
И казак широко развел свои длинные руки. Ребята засмеялись. Пронька надел на себя сумку и проговорил уже из кустов:
— Я сейчас, мигом!
Кузя палочкой выгреб из углей похожего на головешку чебака, разделил на четыре части, подал Косте, Индейцу и казаку. Себе оставил голову. Казак положил рыбу в рот, пожевал и выплюнул.
— Ну и рыба, одни кости. Сейчас вот мы гранатой выудим настоящую!
Индеец все приставал к казаку с вопросами:
— А вы видели, как немцы газы ядовитые пускали?
— И газы видел и еропланы. Всякую страсть против человека выдумали. Был у нас в полку…
— Эй! — снова раздался зычный голос.
Все оглянулись. На крутом берегу за кустами стоял чубатый.
— Чего расселся? — кричал он. — Гранаты давай!
Казак сложил руки рупором.
— Я их с мальчонкой тебе отправил! — И обратился к ребятам: — Где же он?
Костя посмотрел на реку, ответил:
— По кустам еще пробирается, там кочки да вода!
Казак перестал рассказывать, поднялся, растер больную ногу.
— Где же он, бесенок? Как это я, дурак, не сообразил сразу! Он чей, этот варнак? Из вашей компании?
— А кто его знает! — ответил Костя. — Их тут много рыбачит: и теребиловских, и островских, и горных. Мы пришли, он тут с удочками сидел, молчаливый такой…
Прихрамывая, казак пошагал в кусты.
— Поймаю, я ему голову оторву!
Кусты зашумели — казак обходил залив. Костя проговорил тихо:
— Сматывай удочки! Пронька теперь далеко!
…Пронька набил сумку сосновыми шишками и смело шел по одной из улиц Хитрого острова. А вечером дядя Филя встретил на станции Тимофея Кравченко.
— Сын рассказывал о рыбалке?
— А как же! Сколько «картошек» поймали?
— Семь штук! Будем рыбу глушить… белую!
Директор школы и отец Филарет стояли у окна и на этот раз мирно вели разговор о поведении учащихся. От священника пахло водкой, и он часто прикрывал рот ладонью.
— А я был прав, Александр Федорович! Не надо за ними гоняться, искать их. Они точно пчелы — одну придавишь, а целая сотня тебя жалит!
Директор был небольшого роста, поэтому часто приподнимался на носки, чтобы заглянуть в глаза собеседнику.
— Вы все еще о драчунах, помявших бока Евгению Драверту!
— Нет, я вообще!.. А драчуны — не то слово, тут политикой пахнет… Вот полюбуйтесь-ка!
Отец Филарет потряс перед лицом директора телеграфным бланком.
— Вчера сунул руку в карман подрясника и нащупал сию бумаженцию. Написана печатными буквами, а рука, видно, детская. То ли сами сочинили, то ли сдули откуда, но тем не менее довольно складно и с большим смыслом. Послушайте!
Священник поправил очки, вытянул перед собой руки с бланком и начал читать:
Ныне видел я Семенова во сне,
Речи сладкие нашептывал он мне,
Обучал меня отечество любить.
Я проснулся весь избитый и в крови.
Той же ночью мне приснился сон иной:
Появился вдруг японец предо мной,
Смотрит нежно, улыбается слегка, —
А проснувшись, не нашел я кошелька.
И взмолился я: господь, оборони!
Если часто будут сниться мне они,
Наживу большую я беду —
Искалеченным я по миру пойду.
Слушая отца Филарета, директор подошел к столу, открыл ящик и вынул стопку помятых бланков.