С отцами вместе - Страница 110

110

В толпу с разбегу врезался Кикадзе. Он протискался ближе к карте, поднял голову, нарочно громко, с издевкой в голосе прочел по-своему:

— Даешь крысомол!

В коридоре никто не засмеялся. Кикадзе покопался в кармане, бросил себе что-то в рот, зачавкал, прищурился на лозунг и подпрыгнул к нему, но не достал.

— Близко локоть, да не укусишь! — крикнул Кузя.

Медленно ворочая челюстями, Кикадзе лениво оглядел учеников, выхватил из рук стоявшего рядом с ним мальчугана линейку. Кузя понял намерение сладкоежки, потер переносицу, на всякий случай сжал кулаки. Как только Кикадзе изловчился для второго прыжка, Кузя сильно толкнул его в спину. Старшеклассник потерял равновесие и стукнулся о стенку. К школьникам он повернулся с красным от злобы лицом.

— Кто меня? А?

Все молчали. Пронька, почуяв драку, пробирался к Кузе.

— Кто меня толкнул? — переспросил Кикадзе, выискивая глазами Кузю.

— Я!

Перед сопевшим здоровяком очутился беженец, он же Мандолина.

— Ты? — удивился Кикадзе. — Да ты что? Или лук ел или так одурел?

— Это ты одурел! — закричал, набираясь смелости, Мандолина. — Это ты о стенку лбом колотишься, на карте весь Яблоновый хребет развалил!

Вокруг грохнул хохот. Кикадзе решительно одернул на себе серую гимнастерку, отступил на шаг, зачем-то посмотрел на валенки с калошами, в которых топтался перед ним Мандолина.

— Господин Свиридок! — назвал он по фамилии своего неожиданного противника. — Я напомню тебе: ты член соучраба. Не забывайся!

Свиридок задиристо подскочил к Кикадзе, замахал перед ним кулаками.

— С этой минуты я не имею никакого отношения к твоему соучрабу… Ты хулиган! Зачем на лозунг кидаешься? Мешает он тебе?

Толпа школьников загудела, кольцо любопытных плотнее сжималось вокруг спорящих. Соучрабовец напал на соучрабовца — такого еще не случалось. Кикадзе не следовало бы затевать ссоры у всех на виду, тем более, что другие члены соучраба попятились и не поддержали его, но спускать обиду младшекласснику он не хотел и сказал прямо в лицо Мандолине:

— В комсомол переметнулся, Свиридок?

— Нет! Там меня, пожалуй, не примут. Но соучрабу я больше не слуга. Беги скорее к Химозе, докладывай!

Кикадзе скривил губы.

— А ты торопись в комсомольскую ячейку, там требуются рабочие лошади, вроде этих…

Он кивнул на Проньку и Кузю, потом повертел головой, увидел Леньку Индейца и показал на него пальцем.

— Сам видел, как они в воскресенье на себе воз дров тянули!..

И тут Кикадзе пришла в голову мысль агитнуть против комсомола.

— Иди, Свиридок, впрягайся в сани… У них по воскресеньям — воскресники, по субботам — субботники, сам Ленин их придумал, по вечерам — вечерники, а то и просто день труда. На мандолине некогда будет играть, отца с матерью забудешь. Иди надевай на себя хомут, предатель!

Белые зубы Кикадзе, его тонкие противные усики, злорадная усмешечка — все это завертелось перед глазами Мандолины, и он напрямик, по-боксерски ударил кулаком в ненавистное лицо. Кикадзе бросил линейку, закрылся ладонями. Кольцо любопытных разорвалось: Свиридок кинулся в класс, следом за ним побежали Пронька и Кузя. В дверях, растопырив руки, уже стоял Ленька Индеец. Пропустив троих, он захлопнул дверь и закричал на весь коридор:

— Сюда нельзя! Класс проветривается, я дежурный! Идите в снежки поиграйте!..

В суматохе не многие заметили, что Кикадзе, прикрывая нос платочком, пробрался к вешалке, оделся и ушел из школы. Вездесущие первоклашки видели, как он поднимался на крыльцо квартиры Химозы…

А в классе с открытыми форточками на последней парте плакал Свиридок. Всхлипывая и размазывая кулаками слезы, он говорил Кузе и Проньке:

— Вы, ребята, не называйте меня беженцем… Не могу я так жить, осточертело все. Отец всю душу вымотал. Куда мне деваться? Все равно обратно на Урал подамся, там заводов много, буду работать вместе с большевиками…

Эта троица шепталась о чем-то до конца перемены…

* * *

Около депо, в ожидании поезда, стоял товарный паровоз с начищенными до блеска, хотя и заплатанными боками. Митя Мокин только что пошуровал в топке, бросил в нее несколько поленьев и, выглянув в окно машиниста, подставил лицо свежему, морозному воздуху.

— Эй, братва! — крикнул он проходившим невдалеке по путям Косте и Вере.

Ученики подбежали к паровозу.

— Во вторую смену занимаетесь? — спросил Митя. — Тогда вот что… Разобъясните там, что ячейка приглашает всех завтра на субботник. Видите, все станционные пути заросли шлаком, снегом, льдом. Работенки на всех хватит. Постойте-ка!

Митя откинул нижний край брезента, заменявшего на паровозной будке дверь, и, не касаясь ступенек, спрыгнул вниз. От всей его большой фигуры шел пар.

— Дело такое!.. Ты, Кравченко, знаешь Евгения Онегина?

— Знакомились с ним в классе в прошлом году, — ответил Костя. — А что?

— На уездном съезде рассказывали, что в городе одна заводская ячейка судила этого Онегина и объявила ему общественное порицание. Говорят, он плохо вел себя в обществе… А комсомольцы-железнодорожники устроили суд над этим… ну, который гайки отвинчивал и к неводам их заместо грузил привязывал…

— Злоумышленник! Чехов про него написал! — подсказала Вера.

— Вот-вот, злоумышленник!.. Так этого оправдали начисто! Человек он темный, из деревни. Царей надо винить, а не его. Некоторые не хотели оправдывать, тогда проголосовали, спасли все-таки мужика от тюрьмы… Вы, вот что, братва! Подумайте, кого бы нам покрепче осудить, поищите в книжках…

Кочегар ухватился за холодные поручни, рывком поднялся на паровоз.

110