С отцами вместе - Страница 85

С реки тянул пронизывающий до костей хиус. Против поповского дома Андрей остановился, чтобы плотнее запахнуть полушубок, и вспомнил о разговорах про огоньки домового. «Дай-ка погляжу», — решил он. С разбегу запрыгнул на забор и… обомлел: сквозь щели в ставнях пробивался свет. Андрей на мгновение зажмурил глаза, а когда открыл их, тонкие лучи еще ярче горели в темноте. Андрей бесшумно спрыгнул с забора и пустился бежать к Анне Васильевне.

Учительница, накинув на плечи белый шерстяной платок, проверяла тетради. Перед ней на столе потрескивал огарок свечи.

— Горит! Сам видел! — еще в дверях закричал Андрей.

Анна Васильевна резко повернулась, но в полутьме не разглядела испуганного лица вбежавшего.

— Пожар, что ли? — спросила она, вскакивая.

— В поповском доме окна светятся! Идемте домового смотреть!

— Фу ты, перепугал! Бабкиным сказкам поверил? — Анна Васильевна набросила на голову платок, быстро надела пальто. — Ну, идем, идем, беспокойная твоя головушка!..

Андрей забрался на забор, протянул руку учительнице. Дом, страшный в темноте своим безмолвием, казался притаившимся лохматым чудовищем. Как Андрей ни вглядывался, зажмуренные глаза-окна нигде не пропускали ни единого лучика. Учительница, нащупывая выступы на заборе, спустилась на землю и дернула за ногу Котельникова.

— Слезай, храбрец! Это тебе со страху почудилось. Только зря от дела оторвал!

Пошли писать протокол. Учительница смеялась:

— Ты хоть другим-то не рассказывай, не поддерживай бабьи сказки.

«Неужели мне показалось?» — подумал смущенный Андрей. Шагая сзади Анны Васильевны, он все-таки раза два оглянулся, не блестит ли огонек?

Возвращаясь через час домой, Андрей снова влез на забор. Что за чертовщина! Щелки черных ставней краснели. Бежать к учительнице второй раз? Не поверит! Потоптавшись немного в нерешительности, Андрей бросился по улице к избушке партизана — бородатого комсомольца Капустина.

К поповскому забору они подкрались неслышно. Андрей согнулся, опираясь о столб. Капустин взобрался на его спину, заглянул через забор. Зоркие глаза старого солдата и охотника уловили в мертвых окнах едва дрожащий свет. Ловко спустившись на землю, Капустин потянул Андрея за рукав, шепча:

— Айда, паря, к местной власти!

Председатель ревкома уже спал. Осторожно постучали в окно, вызвали его во двор, все объяснили. Позевывая, почесывая поясницу, он сказал:

— Нет таких правов вламываться в забитый дом удравшего попа. Не дозволяет эта…

Председатель долго вспоминал забытое слово.

— Инструкция? Нет! Есть такое слово… про него я еще в окопах слыхал…

— Декрет? — подсказал Капустин.

— Да нет!.. Э-э… Конституция, будь она неладна! Конституция Дэ-вэ-эр не дозволяет трогать такой элемент. Теперича в дальнейшем, требуется бумага сверху, тогда мы и распатроним поповский теремок. Спите, полуночники!

«Полуночники» вышли за ворота и сели на лавочку покурить.

— Товарищ Капустин, а домовые водятся? — негромко спросил Андрей.

— Черт их знает! — ответил партизан, чиркая спичкой. — Нам с тобой самим не раскумекать. Ты двигай на станцию к Мокину, он парень дошлый, пускай с ребятами сюда нагрянет да пару винтовочек прихватит. Спать теперь некогда!

* * *

Между станцией и заливом, где обычно выгружали и распиливали дрова, выросли большие поленницы. Одни высокие, из толстых и длинных поленьев — это для паровозов, другие — низкие, из коротких чурбачков, это для железных печурок в вагонах-теплушках. На распиловке всегда было занято много людей, в свободное время здесь работали и ученики.

Ленька Индеец, Кузя и Пронька пошли туда узнать, не будет ли распиловки в воскресенье, а заодно им хотелось посмотреть, большие ли в заливе ледяные закрайки, нельзя ли после уроков кататься на коньках.

Когда подходили к дровяному складу, Ленька вдруг пригнулся к земле. Еще не зная, в чем дело, его дружки тоже присели на корточки. Ленька показал на крайнюю поленницу. Около нее, стоя на коленях, чтобы сторож из будки не заметил, какой-то парнишка торопливо запихивал в мешок маленькие полешки. Ленька и Пронька, пригибаясь, начали окружать его, а Кузя спрятался за высокую поленницу. Увидев опасность, паренек с мешком кинулся к линии железной дороги, но ему навстречу выскочил Кузя.

— Ага, попался, голубчик!

«Голубчик» бросил к ногам Кузи глухо стукнувший мешок.

— На, подавись!

Подбежали Ленька Индеец и Пронька.

— Кого я вижу — сам не рад! — Ленька хлопнул по плечу задержанного. — Здорово, Мандолина!

— Из вашего класса? — спросил Кузя.

— На одной парте штаны протираем! И оба знаменитые музыканты. Он в школьном оркестре на мандолине брякает, а я дома, на печной заслонке!

Ленька Индеец хохотнул и вдруг нахмурился:

— Казенные дрова таскаешь, соучрабовец несчастный?!

— Я немного взял на растопку! — пробормотал воришка, не поднимая глаз.

— На растопку! — передразнил его Кузя. — Народная армия на фронт едет, замерзает в телячьих вагонах, а ты…

— К сторожу его! — Ленька схватил Мандолину за воротник.

— Погоди-ка, Индеец! — Кузя посмотрел на ноги музыканта. — Что-то мне знакомы эти валенки с калошами, где-то я их видел… А! Это ты, гад ползучий, меня дубасил?

Пойманный, ожидая удара, втянул голову в плечи.

— Я ничего не знаю!

Ленька сорвал с него шапку, поднес к его носу кулак.

— Понюхай! Не велик, а могилой пахнет! Сейчас из тебя мокрое место сделаем!

Напугав соучрабовца, Ленька бросил ему в лицо шапку и обратился к Кузе.

— Я так и знал, что это он тебя бил, — больше некому. Один беженец во всей школе носит валенки с калошами, у нас никто так не ходит. Кузя, дай ему плюху, он с Урала от большевиков пятки смазал!