— Погоди ты с плюхами! — Кузя подступил вплотную к музыканту. — Вот что, беженец! Мы сейчас же отведем тебя в госполитохрану и тогда твоему папаше крышка: придется торчать за решеткой. Или ты говори всю правду!
Паренек заплакал, начал испуганно озираться, вытирать шапкой слезы.
— Меня Гога подговорил, — признался он. — Мы тебя, Кузя, целый день караулили, думали, как в уборную побежишь, так и поймаем…
Тут и раскрылась картина Кузиного избиения… Учительница во время урока послала его к директору за кусочком мела. Он вышел в коридор и в этот момент услышал, как кто-то, приоткрыв выходные двери, позвал его. Из коридора попадаешь в маленький тамбур, а уже из него вторая дверь ведет на улицу. Кузя сунулся в темный тамбур, где ему и дали подножку. Падая, он ударился лбом о косяк. Его, лежачего, били толстой полосой резины. Потом нападающие выскочили во двор. Когда двери распахнулись, Кузя и увидел валенки в калошах…
— Кто еще был с тобой? — допытывался Кузя.
Мандолина назвал незнакомую фамилию.
Кузя потер переносицу.
— Так… А за что вы меня мутузили?
Мандолина испуганно мялся, молчал.
— Ну! — угрожающе прикрикнул Кузя.
— Гога сказал: «Будут знать, как из соучраба убегать, предатели!» Он дал нам по две настоящие тетради в клеточку, обещал еще чистой бумаги и немного сахару…
Пронька вытряхнул чурочки из мешка.
— Таких бить нужно! Понял? Но твое счастье, Мандолина, что мы в комсомол вступать собираемся… Возьми свой мешок!
— И проваливай отсюда! — добавил Кузя.
Парень сначала попятился, еще не веря, что отделался так легко, затем повернулся и побежал вдоль поленницы, сверкая калошами.
Банда нападала на маленькие села, но к станционному поселку подходить не решалась. Вооруженные чоновцы по ночам охраняли все важные объекты. Коммунисты и комсомольцы спали мало, питались кое-как, а работали много.
Тревога продолжалась четвертые сутки. Васюрка Чураков сунул в карман пальто две испеченные в золе картофелины, снял со стены винтовку и отправился на сборный пункт. На мосту остановился, чтобы подождать Костю Кравченко. Голова была как чугунная. Васюрка перегнулся через перила и посмотрел вниз. По темной воде островками плыла шуга. Сваи моста обрастали льдом. Скоро зима, а живется все труднее и труднее. После смерти отца семья никак не могла свести концы с концами. Васюркин заработок не ахти какой. Мать совсем больная, не может встать с постели. Младший братишка Витька сидит дома полураздетый, нынче не в чем было отправить его в школу. Есть нечего, в потребиловке много не купишь. Хорошо, что картошка своя, она и выручает… «Буржуи шкуру дерут с нас, а мы с картошки», — вспомнил Васюрка часто повторяемую рабочими фразу. «Мне-то что, я и на воде пробьюсь, а вот мать да Витька…»
Васюрка плюнул вниз. Плевок шлепнулся о воду. Кости все не было.
Васюрка не знал, что он давно уже вышел из дому, но у горяевских ворот увидел церковного регента и остановился. Регент звякнул щеколдой, скрылся во дворе. «Зачем он тут шатается», — недоумевал Костя. Прошло пять-десять минут. От Горяевых никто не выходил. Костя пожал плечами и поспешил к мосту.
— Долго ты чай пьешь! — упрекнул его Васюрка.
— Я не чаевал, — оправдывался Костя. — Знаешь, кого видел? Регента! К Горяевым почему-то подался. Зачем, как ты думаешь?
Васюрка хмыкнул.
— Ясное дело, Верку от комсомола отговаривать!
— И по-моему, так. Это он Веркину мать запугивает. Надо бы отвадить этого субчика шляться по дворам!
Около депо встретили Леньку Индейца, Кузю и Проньку. Они, перебивая друг друга, рассказали, что произошло на дровяном складе. Ленька, как всегда, увлекся:
— Я его взял за шиворот, да ка-ак трахну между глаз, хорошо что вот они отняли его у меня, а то бы полетели от Мандолины пух да перья…
Но Костя пропустил мимо ушей Ленькину болтовню. Его обеспокоило другое.
— Этот Гога поперек дороги нам стоит! — сказал он с досадой.
На сборном пункте, в нардоме, Костя прежде всего разыскал Митю Мокина. Того нисколько не удивила история избиения Кузи. Вытирая рукавом шинели ствол винтовки, он сурово сказал:
— В настоящий текущий момент соучраб идет на всякую пакость. Ты, Кравченко, держи в школе линию Третьего Коммунистического Интернационала. И ни шагу назад! Я на тебя надеюсь!
Костя хотел еще рассказать о том, что регент приходил в дом Горяевых, но раздалась команда Зновы:
— В две шеренги стройся!..
Чоновцы собирались в дозоры. Предстояла бессонная ночь…
Весело шумел самовар. На железной тарелке возвышалась горка свежего, нарезанного крупными ломтями ржаного хлеба. Новая свеча, вставленная в бутылку с отбитым горлышком, освещала небогато убранный стол. Свечу эту Митя Мокин с большим трудом выпросил у начальника станции, привез в Осиновку и преподнес как дорогой подарок учительнице Гречко. Митя приехал вместе с сотрудником госполитохраны Прейсом. Кроме их и хозяйки, за столом сидели двое деревенских.
Анна Васильевна разливала морковный чай. Стаканов всем не хватило, председателю ревкома досталась деревянная, расписанная цветами чашка.
Прейс, человек с узким продолговатым лицом, на котором выделился тонкий прямой нос, прихлебывал чай и расспрашивал Капустина о таинственных огоньках в окнах старого поповского дома. Капустин, отвечая, вскакивал со скамьи. Этот разговор потешал учительницу, она почему-то не верила.
— Домового хотите поймать? Не смешите людей. Никто и никогда не видел огоньков. Одна брехня!