В восьмом классе закончили изучение «Тараса Бульбы». Разобрали по косточкам всех героев, выяснили, кому из них можно подражать и кого надо презирать. В конце урока Вера Горяева подняла руку.
— Лидия Ивановна! Мне очень понравился Тарас. Какой он храбрый! Какие у него замечательные товарищи! Все они умеют постоять за себя и за Россию! Но это же было давным-давно. Запорожской Сечи теперь не существует. А я хочу подражать героям, которых мы знаем и видим. Сейчас есть такие?
Учительница закрыла томик Гоголя.
— На этот вопрос вы сами ответите. Давайте еще раз отступим от программы. Вы напишите сочинение на тему «На кого я хочу быть похожим?». Условие: героя взять не из книги, а из жизни…
После уроков, когда шли домой, Костя посоветовал Вере не искать долго героя и написать о своем отце, смазчике Горяеве, о том, как он погиб от рук японских, интервентов. Вера согласилась. А сам Костя о ком напишет? Он вспомнил первый день военного обучения в отряде ЧОН. Машинист Храпчук, выдавая винтовки ему и Васюрке, говорил немного о Борисе Кларке. Борис стал революционером еще подростком и боролся вместе с отцом против царского самодержавия. В тревожные дни 1905 года шестнадцатилетний Борис по поручению отца раздавал оружие читинским дружинникам. Интересно было узнать, что с ним стало, где он теперь. Придется поговорить с Николаем Григорьевичем, может быть, и в самом деле найдется увлекательная тема…
Вечером Костя и Васюрка примкнули к винтовкам штыки и отправились в нардом. Охрана поселка чоновцами еще не была снята. Как только вышли из строя после поверки, Костя обратился к Храпчуку с просьбой подробно рассказать о Борисе Кларке. Старик пообещал, но его скоро направили в караул.
Костя и Васюрка остались связными при штабе. Командир роты Знова послал их с поручением к посту, стоявшему на Крестовой горе. Гора эта недалеко, но она очень крутая, и подниматься на нее, да еще в ночное время, трудно.
На улице было темно, холодно. Звезды не показывались. Луна ныряла в рваные тучи, будто лодка в волнах, и лишь изредка поглядывала на землю. Ветер хлестал в лицо, насвистывая заунывную песню. Поселок спал, только на станции горело несколько фонарей… На крыльце большого магазина «Клейман и Родовский» Васюрка сел переобуться: один сапог тер ногу. Костя медленно пошел дальше. Он хорошо знал: рядом с магазином приютилась пекарня Попандопуло, за ней начинается узкий переулок, по нему можно пройти в Чертов угол, а через дорогу будет аптека. Косте показалось, что кто-то вышел из переулка и тут же растаял в темноте. Он прислушался и различил осторожные шаги. Костя рывком снял с плеча винтовку, передернул затвор, дрогнувшим голосом крикнул:
— Стой! Кто идет?
Сердце колотится, позади прерывистое дыхание догнавшего Васюрки. Почему же никто не отвечает?
— Почудилось, — тихо говорит Васюрка. — Идем!
Сделали пять-шесть шагов. И вдруг с боку метнулась тень, чья-то рука дернула с плеча Кости винтовку. Костя яростно рванул винтовку, кто-то шлепнулся на землю. И тут же упавший вскочил, затопал в сторону. Костя нажал спусковой крючок и сам вздрогнул. Гулко прозвучал выстрел.
— Стой! — закричал Васюрка и тоже передернул затвор.
Убегающий упал.
— Свои! — в страхе завопил кто-то.
«Чей это голос? Где я его слышал?» — соображал Костя.
— Свои! Не стреляйте!
Да это же Гошка Кикадзе! Луна выглянула в рваное облако. Васюрка толкнул лежавшего на земле прикладом.
— А ну, вставай!
Подбежали патрульные Митя Мокин и Федя-большевичок.
— В штаб щенка! — распорядился Мокин.
— За что?! — возмутился Кикадзе. — Я в аптеку ходил.
— Никаких чтоб аптек. Сейчас разберемся! — строго сказал Мокин. — В нардом его, а побежит — стреляйте!
Допрос вел Знова. На маленьком столике вокруг лампы лежали кусочек черного хлеба, две вареные картофелины, наган, распечатанная пачка махорки и брошюра Ленина «Удержат ли большевики государственную власть?» Кикадзе стоял перед столом белый, как стенка. Шапка его осталась на улице, пальто запачкано песком и снегом. Знова потряс в руках спичечную коробку и бросил в угол — пустая. Ни обращаясь ни к кому, он протянул руку, его поняли — положили на шершавую ладонь спички. Он прикурил и так же молча вернул коробку. Поднял голову на задержанного.
— Зачем так поздно ходишь?
— Я шел в аптеку за каплями датского короля, мама у нас заболела, — заныл Кикадзе.
— А почему не отвечаешь на окрик часового?
— Я Кравченко по голосу узнал… Думал пошутить. Мы школьные товарищи…
Кикадзе взглянул на Костю, хотел улыбнуться, но губы онемели, тонкие черные усики задергались, и вместо улыбки получилась противная гримаса. Знова выпустил изо рта клуб махорочного дыма, пальцем осторожно сбил с цигарки пепел, поднялся со стула. Его кожаная тужурка заскрипела.
— И за винтовку шутя схватился?! — гаркнул он.
— Шутя, шутя! — попятился от стола Кикадзе.
— Сиди здесь! До утра! — Знова повелительно ткнул рукой в сторону скамейки.
Пришел, еле волоча ноги, утомленный Прейс. Он поговорил о чем-то со Зновой, потер худые щеки ладонями, расправил плечи и подозвал к себе задержанного.
— Иди, герой, домой! Там мама твоя плачет!
— Я ведь шутил, — начал еще раз оправдываться Кикадзе.
— Я знаю… Иди спать!
Герой без шапки бросился в коридор. Прейс посмотрел ему вслед.
— Мелкая рыбешка! Пусть пока плавает!
Знова все-таки отправил молодых бойцов на Крестовую гору. «Кто-то будет писать сочинение и о таком „герое“, как Гога», — думал Костя, шагая в ногу с Васюркой. Ветер утихал. Небо светлело, очищаясь от черных, лохматых туч. Луна тихо плыла над поселком. Падали редкие снежинки.