Партизан стоял в ограде и крепкими словами отбивался от жены, которая тянула его за рукав шинели.
— Ну и пускай звонят, тебе-то какое дело?! Свернешь там себе башку непутевую!
Анна пришла кстати.
— Вот мы с интеллигенцией и полезем на колокольню! — обрадовался Капустин. — Надо полагать, новый филин туда залетел!
Жена махнула на него рукой. Раздалось еще несколько ударов самого большого, зычного колокола. Улица быстро опустела. Люди поспешно закрывали ставни и калитки, скрывались в избах.
К удивлению Капустина, ворота церковной ограды не были закрыты. Двери храма стояли распахнутыми. Партизан остановился на крыльце, рассчитывая задержать всякого, кто спустится с колокольни. Учительница обежала вокруг церкви. Однако было уже поздно, Анна увидела мелькавшую между тополями фигуру, крикнула, но неизвестный ловко перемахнул через ограду.
— Улетел филин, — сказала она, вернувшись к Капустину.
Узкие двери церковной сторожки оказались подпертыми длинным поленом. Когда вошли в сторожку, с трехногой скамейки поднялся дед Ефим в дырявом полушубке. Капустин замахнулся на него прикладом.
— Опять контру разводишь? Кто звонил?
Старик перекрестился.
— Убей бог, не могу сказать. Пришел такой же, как ты, с черной бородкой, тычет мне в морду револьвером, вырвал из рук ключ, сказал: «Помалкивай, старый хрен», — и пошел звонить. Я как в тюрьме сидел…
— А кто приходил-то?
— Не наш, не осиновский!
Капустин погрозил сторожу кулаком.
— В другой раз, ежели подопрут тебе дверь, ломай окно и беги к местной власти.
Сторож посмотрел на здоровенный капустинский кулак и отвернулся, смахнул слезу.
— Тут не знаешь, кого и слушать… Кто пришел с оружием — тот и власть!..
Колокольный звон был лишь сигналом к ночным событиям…
Председатель ревкома проснулся от грохота в дверь. Не зажигая лампы, босиком, в одном белье выскочил в сени.
— Кто тут?
— Пакет ревкому со станции!
— Кто привез?
Вместо ответа в дверь грянул выстрел. Пуля обожгла плечо. Предревкома бросился обратно в избу. В переднем углу нащупал винтовку. На кровати взревела, закричала жена. В эту минуту чем-то тяжелым, должно быть прикладом, ударили в одно окно, потом в другое. Загремели болты, закрепленные в косяках железными чекушками. Удары повторились. Зазвенели разбитые стекла одинарных рам, в избу ворвались струи холодного воздуха. Председатель нащупал на полу кольцо, открыл крышку подполья, с руганью стащил с кровати охающую жену, силой заставил ее спуститься вниз. Сам кинулся за печку. Ставни трещали от ударов. Председатель по очереди выстрелил в оба окна. Где-то на улице, справа от избы, тоже щелкнули два выстрела. На миг стало тихо. Потом выстрел слева. Кто-то со стоном свалился у окна, выходившего во двор. Стукнула калитка, послышался топот ног. И опять тишина. Предревкома, пригнувшись, подошел к двери, приоткрыл ее. Со двора донесся легкий стон. «Выходить нельзя», — решил председатель и только тут спохватился, что до сих пор не одет. Около кровати нащупал валенки, сунул в них босые ноги. Стал шарить на стене, нашел полушубок. Надевая его, почувствовал острую боль в плече. В сенях снова раздался стук.
— Герасим, ты живой? Открывай!
Голос Капустина. Председатель отодвинул деревянный засов. С партизаном вошел Андрей Котельников. Андрей зашуршал спичками, зажег на столе жестяную лампу. Стекла не было, его осколки рассыпались по клеенке. Фитиль задымился, язычок огонька задергался. Открыли подполье, помогли выбраться продрогшей до костей женщине, она с плачем упала на постель.
Все вытащили кисеты. Председатель не мог свернуть цигарки. Пальцы левой руки были мокрые, липкие. Скинул полушубок. Весь рукав рубашки в крови. Перетянули плечо полотенцем.
— Царапнуло немного! — поморщился от боли председатель.
— Лишь бы кость уцелела, — сказал Капустин. — А по тому, который у окна лежит, поминки справим. Ловко ты его шлепнул, Герасим!
— Я в это окно не стрелял! — признался председатель.
— А кто же его успокоил?
— Домовой! — засмеялся Андрей.
Герасим принялся затыкать разбитые окна подушками и тряпками.
Капустин и Андрей Котельников пошли к учительнице. Во дворе осмотрели убитого. Пуля попала ему в затылок. Повернули на спину. Обросшее рыжеватой щетиной лицо. Одет в старую бурятскую шубу, давно вылинявшая синяя далемба висит клочьями. На голове облезлая шапка, на ногах меховые, еще добротные унты. В руке зажат карабин. Капустин взял его.
— А бандюга не здешний! Собаке — собачья смерть.
Партизан сплюнул…
Учительницу застали одетой, она собиралась к председателю ревкома. Капустин сказал, что там теперь все в порядке, если не считать раненого плеча, разбитых окон и напуганной до смерти женщины. Андрей осторожно спросил Анну Васильевну:
— Вы тут, наверное, тоже перетрусили? Изба Герасима через огород стоит, рядом.
Учительница улыбнулась, передернула затвор винтовки, на пол упала пустая гильза.
А было так… Услышав первый выстрел, Анна Васильевна надела валенки, курмушку и с винтовкой вышла в сени. В маленькое незастекленное окошечко увидела двух неизвестных, ломившихся в избушку Герасима. Просунула винтовку в оконце, прицелилась, и один упал, а другой убежал по огородам…
Капустин от удивления развел руками.
— Значит, это ты, Аннушка, уложила бандита?!
Анна натягивала на руки варежки.
— Не знаю, может, и вы, когда бежали по улице и бахали в белый свет как в копеечку!
— Молодчага! — Капустин на радостях обнял и расцеловал смущенную Анну.