— Наша задача — уничтожить банду…
Отряд перейдет реку, перевалит гору и спустится в падь с бурятским названием Моритуй. Разведка выслана. Каждый взвод выделит два человека, надо поочередно тащить пулемет. Командиры взводов получат у Прейса по две гранаты. Винтовки зарядить сейчас. На перекур дается пять минут…
Реку пересекли легко, а как ступили на берег и углубились в лес, шагать стало трудно. Снег глубокий, по колени и выше, набивается за голенища. Ноги не согнешь, тянешь волоком. Идти приказано по двое и бесшумно — не разговаривать, не стучать. Винтовка кажется тяжелее, чем была. Подсумок на ремне, как пудовая гиря. Знова пропускает мимо себя чоновцев, спрашивает, как они чувствуют себя, не отстал ли кто? Каково ему потом забегать в голову колонны? Через некоторое время это повторяет Прейс. Сухопарый латыш, в чем душа держится, а какой выносливый!..
Перед подъемом в гору короткий отдых. Вернулась разведка. Была на разъезде, там ничего подозрительного, под мостом встретилась с осиновскими комсомольцами. По плану Прейса, они идут держать засаду на островке. Опять перекур.
В гору еще труднее. Обувь скользит, катишься назад. Все хватаются за кусты и молодые деревья. Иногда бойцы валятся, подают друг другу руку или винтовку — вытягивают товарища. Особенно достается тем, кто с пулеметом.
Падь Моритуй — это длинная, узкая долина между горами. Перед выходом к реке падь суживается в такую тесную горловину, что только-только на телеге проедешь, но и эта горловина занята каменистым ручьем. Прятаться в Моритуе хорошо, но убежать из нее невозможно. Ловушка!
Знова помнит Моритуй. В начале года партизанский отряд встречал тут каппелевцев.
Командир говорит, где укрыться Храпчуку и Феде-большевичку с пулеметом, указывает позиции для взводов.
Снег мягкий, но холодный, а на нем надо лежать. Кое-кто подложил под себя сосновые ветки. Падь затихла, будто вымерла. Со стороны Осиновки доносился частый перезвон, в церкви закончилась обедня.
Минуты ползут медленно. Прейс часто достает карманные часы. От этого время не ускоряет бега, стрелки знают, с какой быстротой крутиться им по циферблату…
Из березняка выезжает всадник. Он направляет высокую рыжую лошадь вдоль ручья. В одной руке держит повод, в другой карабин. «Где они набрали карабинов?» — рассуждает про себя Прейс, наблюдая за наездником. Седло деревянное, бурятской работы. «Награбили, дьяволы». Седок в белой мерлушковой папахе, в добром черном полушубке. Лица не разглядеть. Можно заметить лишь очки. Пусть проезжает дальше на реку. Напротив островок, там Капустин…
Стрелки на часах Прейса отсчитывают еще пять, десять минут. Из березняка вываливается вся банда. Знова облегченно вздыхает. Прейс улыбается. Значит, ничего не изменилось. Оренбургский приказчик говорил в бане правду. Впереди группы еще один верховой, остальные пешие. Позади их подвода. Белая лошадка-монголка с длинной гривой запряжена в сани, на них что-то свалено в кучу. Прейс считает бандитов. И тут не соврал приказчик. Здорово же ему хочется жить!..
Банда все больше втягивается в горловину. Знова высоко подбрасывает рукавицу. В кустах багульника заговорил пулемет. Летит вверх вторая рукавица. Взводы с двух гор дают залп. Щелкнули затворы, на снег выпали чуть дымящиеся гильзы. Новый залп прокатился эхом по пади, но Костя еще не выстрелил ни разу. С силой нажимает на курок, он пружинит немного и… все. Уже третий залп. С досады Костя бросает в снег шапку. Хочет передернуть затвор, но он ни туда и ни сюда. Все бойцы стреляют, им нет дела до Кости. Васюрка прямо врос в снег, ведет огонь.
Из-за камня Прейсу видно, что творится внизу. Всадник свалился с седла, но стремя не выпускало одну ногу. Лошадь потащила убитого по камням, вылетела с ним на реку. Около безмолвного ручья тыкаются в снег живые и мертвые. Мертвые обняли кусты и застыли в разных позах, а живые стреляют. Падают сосновые ветки. Срезая их, свистят над головами чоновцев пули. Обратно в тайгу бандитов не пускает «Максим», обстрел с гор не дает им подняться. Белая лошадка-монголка, напуганная выстрелами, рванула вперед, но подстреленный возница упал с саней. Вожжи намотаны у него на руках, мертвый, он заставил лошадь свернуть в березняк. Монголка мечется среди деревьев. Рвутся гранаты, брызгая по кустам осколками…
И вдруг наступила тишина. Прейс встал из-за камня, прячет в кобуру наган, достает из кармана часы. Разбери попробуй, как устроена жизнь! От банды, не зная ее сил, оберегали поселок неделю, а столкнулись лицом к лицу и разбили за десять… нет, за двенадцать минут. Вместе с бойцами Прейс спускается к безмолвному ручью, ходит по горловине, считает убитых. Двое прорвались к реке, остальные отвоевались и навсегда останутся в пади Моритуй.
Прибежал связной — Митя Мокин.
— Товарищи! Капустина убили!
— Кто? — Прейс выхватил из кобуры еще не остывший наган.
Но уже поздно размахивать наганом… Осиновские комсомольцы, устроив засаду на островке, видели, как первый всадник выехал на реку, пришпорил лошадь и погнал ее наметом к разъезду.
— Это мой крестник, — негромко сказал Капустин, прицеливаясь с колена.
Бандит сначала выронил карабин, затем сильно накренился всем туловищем набок, словно он на занятиях по джигитовке хочет схватить что-то на заснеженном льду, и грузно рухнул.
«Второй будет мой», — решила про себя Анна Гречко. Она стояла за толстой, корявой вербой, ожидая появления нового наездника. Учительница сегодня преобразилась. Вместо платка надела беличью шапку, пальто опоясала кушаком, валенки заменила ичигами. Ни дать, ни взять — охотник! Вот она снимает свои белые шерстяные варежки и сует их за кушак, без них удобнее стрелять. А сама глаз не сводит с горловины.